Кони в диалоге цивилизаций

Клара Хафизова, доктор исторических наук

Все тонкости коневодства и, в целом, всего скотоводства, присущие древнетюркскому периоду, отражены в быту и языке казахов и киргизов. Это можно услышать в речи наших современников, обнаружить в поговорках и пословицах, прочитать в произведениях современных писателей. В китайских источниках поэтично говорят о казахах, как о людях «выросших на спине коня». Казахи впервые сажали своих детей на коня в 3 года, а в 7-9 лет те уже достаточно уверенно держались в седле. При заключении мира казахские и джунгарские правители договаривались о его сроке словами: «пока не сядет на коня младенец, родившийся в год заключения договора». Из народных преданий и сказаний мы знаем о конях Ер-Тостика — Шал Куйрыке, Кобланды батыра — Тайбурыле, Алпамыса — Байшубаре и многих других. В именах коней отражены их основные качества и приметы.

Путешественники ХIХ в. в Казахстане и Синьцзяне отмечали прекрасную посадку, искусство вождения коней у казахов. В дневнике англичанин Томас В. Аткинсон, который сам был отличным наездником и к тому же художником с острым зрением, часто характеризует казахов-всадников словами: «красиво сидящий в седле», «…киргизы (так ошибочно называли казахов в то время – К.Х.) – самые смелые и бесстрашные наездники: сидя на лошади, они буквально являются частью животного» (С. 277). «Чтобы завоевать уважение казахов, надо было быть бесстрашным наездником», — замечает Томас В. Аткинсон, страстно увлекавшийся охотой.

В исторических песнях о знаменитом Аблай-хане (1771-1780, время правления) воспеваются его кони Алшанбоз (Пестрый серый) и Жалын Куйрык (Пламенный хвост), а также белый верблюд-вещун (явный отголосок ислама); у Кабанбай батыра — Кубас ат (Сухоголовый, т.е. у него была аккуратная маленькая голова без единой жиринки, признак породистого скакуна).

Конь был не менее значимой личностью, чем человек, ездивший на нем. Отголоски культа коня звучали в тюрко-монгольской среде почти до начала ХХ столетия. Любимого коня правителя приносили как жертвенное животное на его похоронах и годовых поминках, после чего торжественно хоронили его кости, стараясь не потерять ни одной из них. Либо передавали коня достойному наследнику, почетному гостю. Чаще же отправляли знаменитого скакуна в семейный табун, где пасли его до самой смерти, а сказания о нем передавались из поколения в поколение. Гибель коня у казахов оплакивалась столь же горестно, как и гибель человека. А «кун» — плата за породистого коня, захваченного в сражении, была не меньше, чем за пленного соотечественника.

Воспитание коня, предназначенного для охоты и сражений, предусматривало участие в конных играх, скачках и джигитовке. У народов Центральной Азии были распространены спортивно-военные игры: цивилизованное конное поло у иранцев, дошедшая с древних времен дикая борьба всадников за тушу козла (кокпар) у казахов и киргизов. Хорошо известна казахская игра «догони девушку» (кыз куу), весьма популярная и сегодня, по правилам которой если джигит догонял девушку, то срывал поцелуй, а если не мог догнать ее, то получал удары плеткой. В то же время, при недостатке еды в долгих походах тюркские воины могли сделать надрез и попить крови своего коня. Поскольку в поход они выезжали о двух конях или со сменой в 4 коня, один из них мог попасть в котел. Иранцы же использовали коней для сражений, транспорта и связи, для скачек, но старались не употреблять конину.

Кони и политика Цинской империи. Маньчжурские (цинские) императоры ХVIII века продолжали придерживаться старых кочевых традиций и своих шаманских обрядов. Еще окончательно не ассимилированные в китайской среде? они приносили жертвы перед вырезанным из дерева конем со всадником, олицетворявшим дух предков. Также они чтили свою святыню: «Семь всадников, восемь коней», память о том, как из восьми конных воинов возвратились живыми семеро, а с ними — конь погибшего восьмого. Императоры, как и вся маньчжурская аристократия, трепетно относились к породистым коням. Среди правителей выделяется император Цяньлун (1710-1798), при котором установились казахско-китайские отношения. Он всю жизнь посвящал коням Запада трогательные стихи. Эти стихи, воздающие хвалу коням, воспевающие успехи его «западной» дипломатии, являются для нас ценным историческим источником. Цяньлун особенно любил и лелеял своих коней, со вкусом подбирал им имена, а после наступления их старости отсылал на покой на императорские пастбища и в конюшни. Время от времени Цяньлун навещал отслуживших ему коней, сокрушался о том, что время не жалеет ни их, ни его самого. По его заказу написано немало сюжетов с конями, его портретов верхом на коне и батальных сцен с участием монгольских и маньчжурских конников. Политическая сторона конского вопроса заключается в том, что кони оставались поставляемым из Запада традиционным стратегическим товаром почти до конца ХIХ века. Задача добиться их регулярного поступления на рынки имела такое же важное стратегическое значение для маньчжурского правительства, как сегодня бесперебойное получение нефти и современного вооружения.

Цяньлун достаточно долго принимал Казахстан за древний Давань, слава о конях которого испокон веков жила в памяти народов Китая: «/Страна/ казахов /это/ — древний Давань. /Эта страна/ с /самой/ древности не имела отношений с Китаем. Ханьский У-ди довел до истощения свои войска, но смог добиться лишь их коней. Об этом записано в исторических анналах. Полагаю, /настал/ удобный момент /для/ распространения нашего могущества до крайних пределов», — заявлял Цяньлун.[1] Для него предметом постоянной гордости служило то, что при нем Китай через тысячу с лишним лет вновь завоевал малый Сиюй — Джунгарию и Восточный Туркестан, а также склонил на свою сторону казахов и киргизов. Получение коней в качестве подношений Цяньлун возвел при своем царствовании в политический институт. Он, как любой правитель своего времени, лучшим подарком для себя считал породистых верховых и охотничьих коней. Уже несколько поколений цинских императоров регулярно получало их из Монголии. Но кони из Давани, овеянные мистицизмом и романтизмом древних сказаний, доставляли ему особенное удовольствие. В подражание У-ди Цяньлун также написал стихи о западных конях. Позже географическая ошибка о Давани как о древнем государстве на территории Казахстана была исправлена. Однако тот факт, что казахи сначала выступили в союзе с джунгарами против Цинской империи, а затем стали присылать своих послов с конями, имел для цинской династии особенно важное значение и в ретроспективном, и в современном аспекте.

Маньчжуры сами являлись неплохими скотоводами, охотниками и собирателями лекарственных трав и растений. После завоевания Китая императорская семья увеличила свои стада овец, крупного рогатого скота и табуны коней. Намного усовершенствовалось и ведомства, управлявшие скотом. Ведомство «Циньфэнсы» отвечало за императорские отары овец и крупный рогатый скот. 4 больших коровника, 6 овчарен были в пригороде Пекина в Наньюане, а также в самом городе. На пастбищах Чжанцзякоу (Калган) у императорской семьи было 4 хозяйства овец и 3 хозяйства крупного рогатого скота. В каждом стаде хозяйства было не менее 110 голов крупного рогатого скота, а в каждой отаре 310 овчарен — 1100 голов овец[2]. Дворцовые чиновники отбирали также скот особой масти для ежегодных жертвоприношений и шаманских обрядов императорской семьи. Позже ответственная задача подбора животных нужной масти для жертвоприношений перешла к другому ведомству — Шансыюань[3]. С укреплением империи укреплялся и расширялся бюрократический аппарат Цинской империи. Вначале дворцовые службы были объединены под названием «13 канцелярий (ямэнь)», а затем с 1661 г. его назвали Нэйуфу. Интересно отметить, что это управление, правда, сильно сократившее свой штат после Синьхайской революции, было упразднено лишь в 1924 г., т.е. через 13 лет после свержения цинской династии.

В структуре Нэйуфу было 7 управлений и 3 палаты. Оно ведало библиотекой, книгохранилищами, среди которых были специальные помещения для богатого собрания географических карт, а также художественных картин, медицинское управление с аптекой, мастерские и кладовые. Специальная палата, ведавшая императорскими пастбищами и конюшнями, отвечающая за содержание и обучение коней — Адунь ямынь (маньчж. яз.). Император Канси, известный своими походами против джунгар, в 1677 г. переименовал канцелярию в Шансыюань и подчинил ее Нэйуфу. Императорские пастбища и конезаводы, где разводили верблюдов, находились у рек Долун-нор, к северо-западу от летней императорской резиденции в Чэндэ, Далэнхэ (на монг. яз. Омулунь — Белый волк) — к северо-востоку от Чэндэ, у сторожевого поста на р. Дали в пров. Жэхэ, Дабусун-нор в пров. Цинхай[4]. Здесь же занимались выездкой коней, их обучением для охоты, для скачек. На этих 4 хозяйствах паслось 260 табунов, в каждом табуне было по 400-500 косяков коней. Верблюдов было 65 табунов, в каждом из которых держалось не более 300 голов. В Запретном городе и Южном заповеднике — Наньюань — было 17 конюшен, где содержалось более 700 голов.

Шансыюань делился на Левую и Правую канцелярию, одна из которых занималась докладами на высочайшее имя и инспекцией пастбищ и конюшен.

Императорские пастбища находились на землях, богатых сочными травами и сладкой водой, принадлежавших монгольским племенам. А император и его сыновья имели конюшни в самом Пекине.

Район вокруг современного города Чэндэ к северу от Великой китайской стены, где содержались породистые кони со всей Центральной Азии, был передан в дар халха-монголами маньчжурским императорам. Эта земля относилась к провинции Жэхэ (Горячий источник), летняя резиденция, построенная здесь, отстоит на расстоянии приблизительно в 300 км от Пекина. При летней резиденции Бишу шаньчжуан (Горная деревушка, укрывающая от жары), находились императорские охотничьи угодья Мулань (на монг. яз.). Здесь императоры принимали послов из Центральной Азии, в их числе джунгарских, уйгурских и казахских правителей. Здесь же демонстрировались качества подаренных монгольских, казахских, афганских коней в скачках и охоте. Некоторые преподнесенные императору кони паслись на казенных пастбищах близ летней резиденции, а другие содержались в Пекине. Послы по пути в Пекин и Чэндэ проезжали Чжанцзякоу, где паслись многочисленные императорские стада. Иногда послы сами доставляли сюда коней из Монголии, Афганистана, Ирана. Их перегоняли через Монголию, Кашгарию и провинцию Ганьсу.

При императоре Цяньлуне в летней резиденции в Жэхэ была построена копия ламаистского храма в Или, разрушенного в междоусобной войне джунгар при помощи казахов. Кроме того, была построена копия тибетского дворца Потала, резиденция живого буддийского бога на земле — далай-ламы. Все эти постройки должны были создать особую атмосферу доверия между цинским императором и правителями Сиюя, которая должна была символизировать отношения между ними как отношения вассалов со своим сюзереном. Здесь проводились церемониалы принятия в подданство переметнувшихся к цинам знатных джунгар, монгольских князей — чингизидов, уйгурских беков, кокандских и казахских правителей, а также их послов. Аристократы Центральной Азии верхом на конях участвовали в облавной охоте, соблюдали ритуалы вкушения мяса добытых в охоте животных и птиц, делились охотничьими трофеями.

Гости и хозяева прекрасно разбирались в породе и свойствах коней, в уходе за ними и их лечении, а также в охоте на конях и с ловчими птицами.

Среди развлечений, кроме охоты, были скачки, джигитовка, театральные представления. Знатные гости привозили своих музыкантов, танцоров, поэтов. Из театральных представлений зачастую они наслаждались сценами на сюжеты путешествия Сюань Цзана в Центральную Азию и Индию по роману «Путешествие на Запад» («Си ю цзи»). Во всех развлечениях невозможно было обойтись без коней.

В императорские стада передавалось небольшое число коней и верблюдов, основная часть пригнанного скота оставалась в Илийском крае, а затем по мере надобности его перегоняли в Кашгарию. Изначально казахский скот был предназначен для снабжения соседнего Синьцзяна, поскольку перегонять скот на дальнее расстояние было чрезвычайно трудной задачей. Известно также, что казахский скот в ряде случаев перегонялся ими до самого Баркуля. После истребления джунгар казахские кони использовались для создания казенных конезаводов в Синьцзяне, обеспечения цинской конницы, а овцы шли на пропитание. Без преувеличения можно сказать, что цинские конезаводы на территории Синьцзяна в большинстве создавались на основе торгового обмена с казахами и киргизами. По-своему кочевники старались сохранить секреты коневодства, продавая преимущественно меринов, меньше жеребцов и еще меньше породистых кобыл.

Доставка породистых коней была дорогостоящим и очень ответственным мероприятием, поэтому это дело поручалось доверенным лицам ханов и султанов и их ближайшим родственникам. После достижения Баркуля, а позже — Урумчи, за перегон коней отвечала местная цинская администрация. Коней императорам казахские правители начали преподносить с 1757 г. на протяжении почти 100 лет. Сведения об именах породистых коней и их дарителей, а также описания коней собраны здесь по крупице. Тайваньский ученый Линь Шисюань предпринял героическую попытку идентифицировать монгольских, афганских, бадахшанских и казахских коней с их рисунками на полотнах китайских и иностранных придворных художников.[5] Эти художники в свите императора выезжали в Жэхэ, где получали заказы на создание художественных полотен из придворной жизни. Сюжетами их картин были высочайшие приемы, батальные сцены покорения джунгар, уйгуров, а также конных скачек, портретов императоров и полководцев верхом на конях. Художники, как и ювелиры, другие мастера подчинялись ведомству Жуигуань. Слова «жу и» в китайском языке означает «исполнение желаний». Существовал символ этого пожелания, напоминающего по форме гриб-бессмертник, похожего на половник с черпалками на обоих концах. Среди подарков императора Цяньлуна хану Аблаю также упоминается «жуи»[6].

Кони приносились в дар императорам от лица всех казахских правителей, начиная от ханов Абулмамбета и Аблая и заканчивая их потомками в четвертом поколении.

Первые 4 коня от правителей Среднего жуза Цяньлуну были подарены в августе 1757 г. В 1757 г. император получил коня также от Толе би, фактического правителя Старшего жуза. Цинский полководец писал в своем донесении: «Толе би (Тулибай), устрашенный мощью наших войск, навестил командование передового отряда и преподнес коня в знак покорности».[7] Это первое подношение конями казахских правителей зафиксировано на нескольких картинах европейских и китайских придворных художников. Интересно, что они, возможно, были доставлены прославленным батыром Кабанбаем по крайней мере в урочище Урумчи. Судя по картинам, сначала по адресу дошли три казахских коня. Они изображены в картине итальянского миссионера и художника Дж. Кастильони, датируемой 1757 г. Это — кони вороной (с белыми копытами и белой гривой), гнедой и белой масти. Художник изобразил этих коней повторно еще в картине «8 скакунов», среди которых были также кони, подаренные афганским шахом и монгольскими князьями.

В 1760 г. в Пекин впервые прибыло посольство от имени трех правителей: хана Абулмамбета, султанов Аблая и Абулфаиза. С тех пор кони стали поступать на рынки Синьцзяна достаточно регулярно. Без преувеличения можно сказать, что это было приоритетной задачей цинской дипломатии ХVIII века. Однако не исключено, что Цяньлун впервые получил среднеазиатских коней еще раньше через джунгар, совершавших походы в Среднюю Азию и Казахстан и обложивших данью завоеванные народы. Достаточно посмотреть на картину Дж. Кастильоне «Сто скакунов», написанную еще в 1743 г. На ней наряду с конями, масть которых не повторяется дважды, изображены также всадники. Судя по их одежде, они, несомненно, являются выходцами из Центральной Азии. Один из конников одет в мохнатую меховую шапку, а другой — в красную шапку с меховой оторочкой. Монголы такой головной убор не носили.

Другой аргумент в пользу нашего тезиса — тюркские имена коней, записанные в материалах ведомства Шансыюань. Некоторые исторические события также подтверждают нашу точку зрения. В 1741-42 гг. джунгарский хан Галдан-Цэрэн предпринял сокрушительный поход против казахов, вынудив их бежать в Среднюю Азию. При этом было захвачено много пленных и скота. Кроме того, джунгары могли получить ахалтекинцев при обложении налогами присырдарьинских городов и попавших в зависимость от них казахов Старшего жуза.

Помещений в императорской конюшне при Цяньлуне удостоились от правителей Старшего жуза: Толе би — 1 конь (1758 г.), от Среднего жуза, Абулмамбет хана — 1 конь, Абулфаиза — 3 коня, Аблая — 2 коня (1759 г.), батыра Кожабергена (Кожа мергена) — 1 конь (1756 г.), Карабалта — 1 конь (1756 г.), батыра Кангельди — 1 конь (1758 г.), из Младшего жуза от Ералы султана, который краткое время был хивинским ханом — 1 конь (1758 г.).

В таблице 1 приведены прозвища и масть коней, изображенных на картине Дж. Кастильоне «8 скакунов», датируемой 1759 г.[8]

Даритель	Кит. имя коня	Каз. имя	Масть	Высота (от холки до передних копыт) и длина в м
Султан Абулфаиз	Гува (калька тюркского слова)	Кубас	Светловороная	Более 1.60. 2.40
Кожаберген Кожамерген	Биюйцзюнь (Нефритовый скакун)	Акбозат	Сивая	1.34 2.22
Карабалта (Караболат?)	Цзиньюнься (Парчевое облако)	Торгын	Гнедая с белыми пятнами (кок тенбил)	Более 1.35 2. 35
Аблай султан	Цаньлунцзи (Голубой дракон)	Айдахар Канат	Чисто белая масть	Более 1.34 2. 21
Ералы султан	Сутего	Сары сагал Жирен сагал	Вороная с отметинами ?	1.60 2.22
Койгельди батыр	Минюэти С белой отметиной на лбу (Ак каска ат)	Кара торы	Гнедой с черной гривой и хвостом	1.31 2.1
Абляз	Сюэтуаньхуа		Чисто (снежно- белой) масти	1.31 2.21
Толе би	Синвэньлинь		Коричневая масть	1.60 2.21

Все эти кони получены в течение походов 1757-58 гг., когда казахи после нескольких битв заключили мир с Цинской империей, после чего маньчжуро-китайские войска в 1758 г. двинулись в Кашгарию.

Атмосферу заключения мира передают донесения цинских командиров. В 1756 г. Кожаберген (мерген) со своим отрядом прибыл в штаб цинских войск, где генерал устроил соревнование по стрельбе из лука в кольчугу, закрепленную на шесте. Естественно предположить, что он предложил и батыру показать свое искусство, чтобы удостовериться, что тот оправдывает прозвище «мерген — меткий стрелок». Кожа-мерген обменял коней и пленных на слитки серебра, куски шелка и другие товары.

Кастильоне (кит. имя Лан Циннин) написал две картины, специально посвященные казахам. Одна из них создана в 1759 г. и находится в Национальном музее Парижа. Ее копия помещена в «Иллюстративной истории Китая». Местонахождение второй картины неизвестно. Но есть еще другие картины, на которых изображены казахские послы, приехавшие в Пекин, или в Бишу шаньчжуан и присутствовавшие на различных дворцовых мероприятиях. Представителей народов Центральной Азии помогает определить их одежда.

Вторая одноименная («8 скакунов») картина принадлежит кисти также миссионера по имени Игнасиус Зихельбарс (его кит. имя — Ай Цимэн). Материалы Нэйуфу подтверждают, что на ней изображены самые лучшие кони, полученные от монголов, афганцев и казахов. Год создания картины не известен.

Таблица 2

Аблай	Ханьжуло (Подобный верблюду)	Туйегер	коричневая, или светлокорич-невая, шерсть толстая	1.60 2.64
Абулмамбет	Цанайци	Кок буурыл	Черная	1.65 2.65
Абулфаиз	Фэйсялю (Летящая заря)	Кызыл шапак	Золотистоко-ричневая	1.66 2.64

Среди казахских правителей упоминаются Абулмамбет, Аблай и Абулфаиз, Абулмамбет умер не позже 1770 г., Аблай — в 1780, а Абулфаиз — в 1783 г., пережив Аблай-хана всего на 3 года. Они порозонь отправляли посольства в Китай, начиная с 1757 г. А их первое совместное посольство прибыло в Пекин в 1760 г. На картине Игнасиуса изображены кони, которые могли быть подарены этими ханами за 1757-1770 годы.

На картине Дж. Кастильоне, изображающих 100 коней, о которой упомянуто выше, мы не встретим ни одной одинаковой масти. Которые из этих коней получены от казахов, определить пока невозможно.

Кони, подаренные цинскому двору потомками Абулмамбета и Аблая в третьем и четвертом поколении, менее известны. Возможно по той причине, что не было среди императоров ценителя, подобного Цяньлуну.

На примере коня в течение почти 3 тысячелетий хорошо прослеживается процесс взаимопроникновения, взаимовлияния и взаимообогащения культур.

---

[1] Дай Цин Гаоцзун чуньхуанди шилу (далее — ГШЛ) (Правдивые записи правления Гаоцзуна чуньхуанди великой династии Цин), цз. 547

[2] Чжан Дэцзэ. Циндай гоцзя цзигуань каолюэ (Государственный аппарат Цинского Китая. 1644-1911). — Пекин: Чжунго жэньминь дасюэ чубаньшэ, 1981. — С. 181-184.

[3] Цинь Гоцзин. Циндай Нэйуфу цзи  ци данъань (Нэйуфу цинского периода и его архив)// В кн. Циндай гунши цунтань. — Пекин, 1996. — С.379-397.

[4] Чжан Дэцзэ. Указ. Соч. — С. 185.

[5]Линь Шисюань. Цяньлун шидайды гун ма юй маньчжоу чжэнчжи вэньхуа (Подношение конями при Цяньлуне и маньчжурская политическая культура)// Ди ер цзе Циндай данъань гоцзи сюешу яньтаохуй. Тайбэй, 2005. — С.233-285. Автор является профессором Чжэнчжи (Политического) университета в Тайбэее.

[6]Хафизова К.Ш. Цинская империя и казахские ханства: диалог цивилизаций //В кн. Китай в диалоге цивилизаций. К 70-летию академика М.Л. Титаренко. — М.: «Памятники исторической мысли, 2004. — С. 711-720.

[7] Циньдин хуанъюй сиюй тучжи, цз. 44.

[8] Линь Шимянь. Указ.соч. — С. 262.